ПЬЕМ НА РЕКОРД

Столько в России не употребляли никогда. Пьют мужчины, женщины и дети, к водке прибавились и коктейли. Напиваются по традиции, рынок сделал это развлечение еще более доступным.

Если живешь не в новом престижном районе, то увидеть, как именно пьют в России, очень просто. В своем дворе или в соседнем обязательно найдется семья, в которой пьют не первый десяток лет, семья, в которой во времена «сухого закона» пили технический спирт, а в 90-х спирт «Рояль». Найдется и молодая мамаша, коротающая вечера за распитием какой-нибудь девятиградусной мешанины, и даже успешная в карьере и личной жизни не старая еще женщина. Такая, как, например, Алла Евгеньевна из обычного московского дома.

В 1995-м, когда Алле Евгеньевне было 39, она, освободившись от лекций по истории, стала помогать мужу в бизнесе—несколько палаток с пивом и сигаретами недалеко от дома. «Просто не могла заснуть, ложилась и понимала, что все мышцы напряжены,—вспоминает тихая и красивая преподавательница. —А бокал красного неизменно помогал. Ну, потом уже не бокал, конечно». Дочь-первокурсница и сын-старшеклассник ее не корят, муж по дороге с работы иной раз сам покупает ей бутылочку водки на вечер. С работы не гонят. «Я ведь неплохой историк», —вздыхает Алла Евгеньевна.

Так в России не пили еще никогда. Ни при царе, ни при Сталине, ни при Горбачеве, ни при Ельцине. Новый капитализм, помноженный на традиции, переплюнул все существовавшие здесь режимы. И официальная статистика, и независимые оценки показывают, что в этом году мы установили очередной рекорд. И вряд ли на нем остановимся. Вслед за мужчинами все больше пьют женщины. А закон о госрегулировании алкогольной отрасли, который Дума должна была обсуждать в этот вторник, но отложила до окончания январских праздников, потребления спиртного не снизит. Разве что меньше людей умрут от «левой» водки.

Сейчас от спиртного в России умирает каждый третий. И так уже четыре года. Алкогольная смертность—это не только смерть от отравления алкоголем, не только смерть от алкогольных психозов и даже не только пьяные самоубийства и случайные пьяные смерти. Это еще и те смерти, которых могло не случиться так рано, если бы люди не усугубляли свои болезни неумеренными возлияниями.

В цифрах неумеренность выглядит так: 15,3 л чистого алкоголя на душу населения в год. Это по данным Александра Немцова, главного эксперта по алкогольной смертности НИИ психиатрии. А Госкомстат отчитывается — 7 л. Но только легально произведенной выпивки. А правительство уточняет: легально производится только половина того, что мы пьем. Выходит 14 л, или по 30 г водки в день на брата. Включая младенцев.

Сына Татьяны Лисовой в эту статистику можно включать без всяких допуще-
ний. Ему уже 13, и он, хмельной, как и остальные члены семьи, встречает нас с Игорем Князевым усталым вздохом «ой, б...». Князев—участковый в одном из районов на северо-востоке Москвы. «Сколько себя помню, пьют и рожают, — сказал милиционер перед дверью квартиры. А хозяйке:—Вот, Тань, из журнала тут тебе привел, хотят знать, чё вы пьете-то, как чертяки». Туг нас с участковым в пять голосов заверили, что не пьют. Не пьют: Татьяна, 52-летняя женщина, которая живет на пособие по утрате кормильца (утонул пьяный 10 лет назад), ее сожитель, 70-летний пенсионер Алексей Егорович, и трое сыновей (старшего, 25-летнего, вторую неделю где-то носит). Ну, точнее, пьем, поправляется семейство, но не то чтобы очень. Как все.

Вот приблизительно так отвечают все участники соцопросов. В итоге, по мнению многих российских и западных социологов, картина получается вполне приемлемой и почти совпадает с той, что рисует Госкомстат—в год россиянин в среднем выпивает около 7 л алкоголя. Что ж такого—в Норвегии вот по 5 л выпивают. Только смертность от пьянства там 2%.

«Врут! —говорит Немцов из НИИ психиатрии. — Срабатывает так называемая фасадная психология». Фасадная психология — это когда человек, например, выпивает бутылку водки в день, а интервьюеру говорит, что не больше стакана. И это не обман даже, потому что он, когда это говорит, сам искренне в это верит. Независимые финские исследователи в этом убедились, когда проводили несколько лет назад исследование в Карелии финской и российской. Финны не только опрашивали респондентов, но и брали у них анализ крови. Сначала получалось, что русские и финны пьют одинаково, а после анализов—что русские в несколько раз больше.

Немцов опросам не верит—он верит своим данным и данным американского ученого Намвара Захури. Намвар Захури с сотрудниками четыре месяца наблюдали за семьями в 73 областях России. Проводили регулярные интервью с членами семей старше 10 лет, смотрели, что пьют, сколько пьют и как часто. Получилось, что в среднем на одного человека в год приходится 17 л алкоголя. И еще получилось, что среди всех респондентов нет ни одного абсолютного трезвенника. «Круг замкнулся, — подытоживает Немцов. — Столько не пили даже в 1984 году».

1984-й—год особый. До этого потребление алкоголя росло, но плавно. За предыдущие 15 лет оно увеличилось не больше чем на литр. А в 1985-м случился горбачевско-лигачевский «сухой закон». Цены на водку подняли, торговлю ограничили, производство вина стали сокращать, на самогонщиков «наехали». Лисовы вспоминают то время почти в стихах. А если печатно, выйдет примерно так: плохое было время, очень сложно было простому и небогатому советскому гражданину выпить по-человечески. Этого власти и добивались. Средний советский человек в тот год выпил на 5 л меньше, кладбища недосчитались трех миллионов клиентов. Но «шок» прошел, и население тут же взялось исправлять ситуацию — оба показателя поползли вверх старыми темпами. И так бы и ползли, если бы не распад СССР. В 1992-м прыгнули.

С 1992-го по 1996 г. в России пьют спирт «Рояль»—главная компенсация за свободные цены и рыночные отношения. В стекле—подороже, в пластиковых пол-литровых фляжках—подешевле. Лисовы «Рояль» покупали редко, чаще ходили в «пьяный дом»—тот, что выходит на отделение Князева, — где его продавали уже разведенным. Пол-литра—20 000 руб. (сейчас было бы 20 руб.). «Пьяным» дом назвали потому, что купить выпивку там можно было всегда. До «революции» — самогон, спирт (иногда технический, иногда медицинский). «На седьмом этаже такую приличную штуку продавали, для вшей»,—хихикает Татьяна. Если верить новостям, например, в Екатеринбурге этой самой штукой для вшей—че-ремичной водой—умудряются травиться до сих пор. Насмерть. О «разбодяженном роялике» в семье Лисовых отзываются с той же нежностью, что и о черемичной воде. «От же отрава была, так отрава!» — Алексей Егорович даже жмурится от удовольствия.

Отрава тогда появилась на любой вкус и цвет. Желтая, розовая, голубая... Смертность подскочила, но не только из-за массовых отравлений — случилось то, что ученые называют «отложенными рисками». Кроме тех, кто—извините за выражение —по плану должен был умереть от алкоголя, ушли на тот свет еще и те, кому из-за «сухого закона» не удалось это сделать с 85-го по начало 90-х.

В 1993 г. власти снова испугались. Лицензии, сертификаты, квоты на спирт для заводов и на объемы производства. Ельцинский указ назывался «О восстановлении государственной монополии...», но речь шла только о контроле за пьяным рынком. Смертность снизилась к 1996 г. Без государственной помощи. Просто все, кто крепко взялся за бутылку, к тому времени умерли, а новые жертвы алкоголя еще не созрели.

Потом потребление алкоголя упало еще раз во время кризисного 98-го, после чего, в 2000-м, зафиксировалось около современной отметки — 15,2 л в год на человека—и с тех пор тихонько ползет вверх. «Приоритетность фискальных интересов государства и определенных групп алкогольного лобби <...> столь очевидна, что не позволяет надеяться на появление в обозримом будущем эффективной государственной алкогольной политики», —пишет историк Ирина Такала в своей книге «Веселие Руси», изданной два года назад.

Дело в том, что выпивка в России стоит копейки. Среди демографов распространено мнение, что цена бутылки алкоголя должна быть сопоставима с ценой пары обуви. В России же цена на бутылку водки того же класса, что, например, в Финляндии стоит €16, составляет около 100 руб. «Паленая», ясно, и того дешевле. Законодатели опять озабочены. Об этом собирались говорить в Думе во вторник, когда законопроект о регулировании отрасли должен был обсуждаться во втором чтении. Но и когда его примут, отгуляв Новый год, Рождество и старый Новый год, пьяницам не стоит опасаться за свой кошелек. «Я думаю, что алкоголь даже станет дешевле»,—признается один из авторов закона депутат Думы Валерий Драганов. По его мнению, на первых порах снизится только алкогольная смертность — за счет того, что на рынке будет меньше «левой» выпивки.

Для этого предприятиям мощностью меньше 100 000 декалитров в год запретят делать спиртное, разрешат в производстве только четыре денатурата, а контроль за розницей передадут региональным властям. «О том, чтобы человек не пил отраву, должно позаботиться государство, больше просто никто этого не может сделать,—говорит Немцов. — Но я против всех запретов —свободный человек в свободной стране сам вправе решать, что и сколько ему пить».

Женщины решили пить побольше. Минздрав в этом году насчитал 401233 алкоголички, в 1992-м их было на четверть меньше. Но это только те, кто обратился в психоневрологические диспансеры.

На самом деле женщин-пьяниц в несколько раз больше, и их полку прибывает быстрее, чем мужского. Каждый пятый пациент известного нарколога Якова Маршака—женщина. «Пить стали женщины благополучные,—говорит психотерапевт и директор Института консультирования Общероссийской профессиональной психотерапевтической лиги Галина Макарова. — Они во многом конкурируют с мужчинами и переняли мужской способ расслабляться». Российские женщины сейчас переживают острый кризис идентичности. Кто не ушел в бизнес, смогли вытянуть одну из двух оставшихся карт: стать женой богатого бизнесмена—«красивый дом, благополучные дети, красивый и богатый муж и жена, полностью зависящая от него финансово, психологически и эмоционально» —или «молодой содержанкой богатого старичка». Незамужние 30-летние женщины зашли в тупик: они достигли успеха в социальном плане, но не имеют семьи и детей.

Однако рост заболеваемости алкоголизмом среди женщин пугает психиатров и наркологов меньше, чем можно было бы предположить. «Женщины стали чаще обращаться с этой проблемой к специалистам, —говорит нарколог Алексей Магалиф. —Был преодолен некий психологический барьер».

Историк Алла Евгеньевна тоже преодолела психологический барьер. «Конечно, так и буду пить,—усмехается она,—лишь бы не хуже». Хуже—это, например, как ее сосед с пятого, который спьяну задушил своего брата. Или как в семье из «пьяного дома», где в начале месяца в пьяной драке зарезали единственного сына Сережу 27 лет.

ВЕРА ШЕНГЕЛИЯ, ИРИНА САНДУЛ
Русский Newsweek, № 28 2004